Песок

Мигель, пожилой управляющий маленьким пансионом «Эсмеральда» в приморском городе. Его жизнь повторяется в рутине: бессонница, уборка. Каждое утро пахнет морем и сигаретами, а вечера наполнены тишиной, скрипом полов старого отеля и звоном чашек в кафе. 

На протяжении двенадцати лет он борется с красным африканским песком, который, несмотря на все его усилия по уборке, постоянно возвращается, проникая повсюду: ритуал утреннего высыпания песка на пляж и его необъяснимое возвращение становится центральной метафорой неуловимого времени, прошлого и неизбежности.

Появление странного постояльца с музыкальным инструментом запускает в его истории почти незаметный сдвиг: звуки музыки, воспоминания и песок начинают заполнять пространство и самого Мигеля.

Медитативная и грустная новелла «Песок» Павла Миронова рассказывает о старении, одиночестве и медленном исчезновении человека, застрявшего между прошлым и будущим, и о музыке, что остается с нами даже после того, как перестаешь играть.

1.

В ясные дни с крыши «Ла Паломы» видно Африку. Бурая полоска толщиной в зубочистку дрожит в гибралтарской синеве. Временами над ней клубится пыльный гребень: из пустыни идет буря. Тогда приходится поднимать уборщиц уже в пять, и до самого завтрака они стирают красную пыль с шезлонгов и глянцевых плиток у бассейна.

Мигель уже давно не работает в «Ла Паломе», но каждое утро проходит мимо ее белой десятиэтажной башни. Он смотрит, чисты ли плитки? Не засыпал ли африканский песок агавы? Справляется ли нынешний портье, сеньор Гомез? По всему видно, не справляется. Песок поблескивает в цементных швах, пыльные разводы покрывают окна ресторана, беспечно краснеют запесоченные шезлонги.

Мигелю все равно. Он смотрит по привычке. Его взгляд цепок, но пуст, и, добравшись до пляжа, он снова забывает о «Ла Паломе».

В руке у него ведерко. На донышке поблескивает пригоршня красноватого песка.

Мигель идет навстречу серому, несезонному морю пока хватает дощатого настила, и, остановившись на последних трех выскобленных ветром планках, переворачивает ведерко. Песок сыпется беззвучно и тут же исчезает. Ведерко сверкает цинковой изнанкой. Несколько песчинок пристают к полированному лаку ботинок и Мигель рассеяно постукивает носком о настил. Песчинки исчезают. Мигель скупо вдыхает ненавистный морской воздух, смотрит на часы — половина шестого — и отправляется в кафе Бернарда у проулка Монсеррат.

Мигелю шестьдесят пять лет. Он работает управляющим в пансионе «Эсмеральда».

Пансион — квадратная вилла на шесть номеров, с маленьким садом и бассейном.

«Эсмеральда» расположена далеко от всего, что есть в этом приморском городе — далеко от вокзала, далеко от моря, далеко от центра с его ресторанами и клубами. Близко только аэропорт — толстобрюхие самолеты медленно проплывают над крышей «Эсмеральды». Они выпускают и вбирают в себя черные колеса, и Мигелю кажется, что с них на дорожки, на стриженую траву, на черепицу сыпется невесомый песочек.

Мигель подметает дорожки «Эсмеральды» три раза в день, даже в несезон.

Сейчас как раз несезон и в пансионе Мигель один — остальной персонал в лице двух уборщиц и поварихи распущен до весны.

2.

У Бернарда Мигель заказывает чашку кофе и пресную булочку — то же, что и последние двенадцать лет, с той поры, как он стал страдать бессонницей. Впрочем, страдал он только первые три года, а дальше привык, как привыкают к гостям, которые останавливаются на неделю, а потом раз за разом продлевают свой гостиничный срок, пока не срастаются прочно-напрочно со своим номером. Таких гостей Мигель повидал немало за свою отельную жизнь и всякий раз ему было интересно, кто возьмет верх — номер или постоялец. Пропахнет ли человек гостиничной чистотой, хлоркой из водопровода, болтуньей со шведского стола, или наоборот, как дикий зверь, подарит свой резкий, неукротимый запах номеру, поборет распорядок и правила, приучит уборщиц, например, к тому, что его зубная щетка всегда будет лежать на бортике ванной, одеяла — на полу, а бритвенные принадлежности — в морозилке мини-бара.

Бессонница была именно таким диким гостем. Эта чашка кофе у Бернарда была ее чашкой. Никелевое ведерко с песком — тоже.

Бернард сам приносит кофе с булочкой, ставит перед Мигелем пепельницу. Кафе еще закрыто и тусклый утренний свет едва пробивается сквозь запертые ставни, сквозь кофейный пар и сигаретный дым. В кафе темно и маленького Мигеля в его черном костюме почти не разглядеть. Только посверкивает золотая планочка на левом лацкане. На ней написано: «Мигель. Управляющий».

Мигель курит крепкие «Рио Гранде». Он пристрастился к ним в свой первый приморский год, когда только спустился с гор и устроился носильщиком в «Эль Адмирал», среднего пошиба отель на окраине. Работы было много, еды мало, и крепкие «Рио Гранде» выручали, помогали продержаться весь долгий курортный день до плотного ужина в адском жару отельной кухни. После ужина они тоже были кстати — хорошо было такой крепкой сигаретой осадить стопку джина в одном из калипсо-баров на променаде, хорошо было угостить такой крепкой сигаретой девушку и пришлепнуть ее по загорелой спине, когда она закашляется от едкого, мужского дыма. Хорошо было курить, лежа на песке, глядя в черное морское небо и ждать утра, ждать работы, ждать чаевых, ждать еще одного вечера, в котором будут звучать калипсо, блестеть загорелые спины и клубиться дым «Рио Гранде».

Когда-то он любил их — этот город и море.

Бернард протирает стойку. В кафе пахнет вчерашним днем — остывшим маслом, пролитым пивом, растаявшим коктейльным льдом. Пахнет крепкими сигаретами. Бернард молчит, молчит и Мигель. Зима — время непрерывного ветра, время тишины. Мигель допивает кофе, кладет на стол две монетки и смотрит на часы. Без пяти шесть. Ему пора.

Город лежит вдоль моря, узкий, как рыбья спина. «Эль Адмирал» стоит в одном его конце, «Эсмерадьда» — в другом. От «Эль Адмирала» к «Эсмеральде» километров двадцать, и все эти двадцать километров похожи друг на друга — засаженные пальмами и агавами, замощенные красной плиткой, застроенные отелями километры. Вся жизнь Мигеля прошла в этом городе и всю жизнь он двигался вдоль моря, то приближаясь к нему, то отдаляясь, от «Эль Адмирала» к «Эсмеральде», от начала к концу.

За «Эсмеральдой», больше ничего нет — только пересохший овраг, а за ним — бескрайнее поле аэродрома. Нет гостиницы меньше и дальше, в которой Мигель мог бы пригодиться.

Тогда, только спустившись с гор, молодой Мигель думал, что этот город — только начало. Похоже, он ошибся.

3.

Вернувшись в пансион, Мигель принимается за уборку.

Нужно подмести дорожки, полить цветы, застелить свежие простыни и выстирать вчерашние. Пусть на простынях никто не спит, но Мигель стирает. Пусть номера стоят пустые, но Мигель пылесосит. Стиральная машина сжирает тонны порошка, сотни киловатт всасывает пылесос. Мигелю приходится самому оплачивать перерасход, чтобы не злить хозяина, скупого шотландца из Глазго, раз в год навещающего «Эсмеральду» с проверкой.

После каждой стирки Мигель чистит машину и находит пригоршню красного песка в фильтре и точно такую же пригоршню извлекает из пылесосного бачка. Ночью этот песок спит на дне ведерка, дожидаясь, пока Мигель в очередной раз проиграет бессоннице и не придет за ним, чтобы вынести на пляж, откуда он каким-то непостижимым образом вернется в то же утро и заползет под чистые простыни, спрячется в углах маленьких и неуютных номеров.

Мигель не думал, что задержится в городе надолго. Он просто хотел подзаработать и хорошо провести то первое лето. Но вернувшись осенью домой, он затосковал. Дом его стоял на склоне гоы и хотя вокруг было красиво, как в сказке, сам дом был грязным, шумным и бедным. В горах было скучно и пусто. В горах только и было, что чад угольных очагов, фальшивое дребезжание церковного колокола и вечно усталое лицо матери. В горах была тоска. А на море была жизнь. Там играла музыка, там красивые девушки выходили из воды и солнце отражалось в их умопомрачительных животах, там были деньги. Но главное — там была чистота, гостиничная чистота.

Мигель вернулся на море через год, и еще через год, а потом и вовсе поселился там, вдали от гор. Год за годом он взрослел, учился отельной премудрости и улица за улицей, стойка за стойкой, двигался к центру, двигался к морю, и каждая следующая его гостиница была чище, прохладнее и просто великолепнее, чем предыдущая. Чем ближе к морю он подбирался, тем дальше он становился от дома, тем реже о нем вспоминал.

После уборки, переменив сорочку, Мигель возвращается за стойку и сидит там, почти не шевелясь, до десяти утра. После заваривает кофе и, поставив на мраморную доску табличку «Звоните», а рядом — зеленый гостиничный звонок, уходит в сад. Он пьет кофе, сидя в шезлонге. Из-под черных штанин выглядывают костлявые лодыжки в черных носках. Мигель читает. Библиотечка пансиона состоит из оставленных туристами книжек. В основном это детективы и триллеры. Сейчас Мигель читает историю про людоеда из Антверпена. Он держит книгу немного прикрытой, чтобы не помять страниц, не оставить надлома на мягком корешке.

Сорок лет прошло с того первого приморского года. Ничего почти не изменилось в городе за это время. Все так же гремит музыка, все так же выходят из морской пены девушки, все так же чисто и свежо в гостиничных фойе. Изменилось только небо. Теперь гостиниц в городе так много, что их свет пугает звезды и они прячутся в матовой черноте. И Мигель изменился.

Когда-то он ждал многого, а теперь больше ничего не ждет.

4.

В полдень Мигель обходит пансион. На взбитых подушках лежат приветственные шоколадки. Свежие гвоздики стоят в узких стаканчиках. Хвостики бумажных рулонов в туалетах свернуты кокетливыми треугольничками. Нет только гостей и их не предвидится.

Спокойный день.

Мигель варит яйцо всмятку, когда звонит колокольчик на стойке портье. Ругая себя за то, что расслабился, что не вовремя покинул свой пост, Мигель входит в холл и видит человека в черном пальто. Он высокий и тощий, голова его совершенно безволоса, а у ног стоит чехол с чем-то растопыренным и жестким внутри. Человек спрашивает, есть ли у Мигеля свободные номера и Мигель отвечает, что есть. Тогда человек говорит, что хотел бы остановиться тут, в «Эсмеральде».

Надолго, спрашивает Мигель. На неопределенный срок, говорит человек и прибавляет, что платить готов вперед помесячно. Мигель не возражает. Правила «Эсмеральды» это допускают. Он растолковывает гостю эти правила, попутно заполняя карточку постояльца. У постояльца длинные белые пальцы — Мигель смотрит на них, дожидаясь, пока пройдет оплата. Оплата проходит и он провожает постояльца в его номер.

Прошу, говорит Мигель. Спасибо, отвечает черный человек, входя в номер — лучший из тех, что есть, с окнами на сад и спящую магнолию. Кроме чехла с растопыренным содержимым у него при себе нет никакого багажа. Человек не желает осматривать комнату. Он дает Мигелю монетку на чай и тот уходит, аккуратно прикрыв дверь.

Мигель хочет было о чем-то подумать, но вспоминает о яйце и, шаркая, торопится в кухню. Яйцо переварилось и он съедает его, почти окаменевшее, без соли и хлеба.

До конца дня постоялец не выходит из комнаты. Вечером, прибираясь на кухне, а затем и ночью, лежа без сна, Мигель прислушивается. «Эсмеральда» молчит. Не скрипят кроватные пружины, не льется вода, никто не кашляет, не кряхтит и не сморкается. Только свистит пустынные ветер в ветвях магнолии.

Бессонница впервые посетила его в тот год, когда его уволили из Гранд Отеля. Ему исполнилось сорок пять. Владелец подарил ему ящичек сигар и предложил дать рекомендации. На место Мигеля наняли другого, помоложе. Мигель видел его — стройный, черноволосый, улыбчивый. Мигель выглядел хуже. Низенький и плотный, он рано начал лысеть, а зубы его к сорока годам почернели от «Рио Гранде» и пахли кислыми яблоками. Директор не сказал ему об этом, но все было понятно и без его слов.

Через два дня Мигель въехал в апартаменты старшего портье в отеле «Раджа», всего в ста метрах от «Гранд Отеля» и на одну звезду меньше, но заснуть в ту ночь не смог. Этот переезд, на сто шагов дальше от моря, был началом конца. Его сердце все понимало лучше, чем он, и колотилось изо всех сил.

Мигель лежит в постели неподвижно, пока оконный квадрат на потолке не светлеет, затем начинает одеваться. Он очень тих. Ему не хочется потревожить постояльца.

Выбравшись из пансиона, он идет к пляжу с ведерком песка. Ночью дул ветер: под ногами все в красных разводах. «Ла Палома» из белой сделалась розоватой, да и обложное утреннее небо какого-то персикового оттенка.

Мигель выходит на пляжный настил и хочет уже опрокинуть ведерко, но замирает. У самой воды он видит черную фигуру постояльца. Тот сидит на раскладном табурете лицом к воде и держит в руках что-то огромное и костлявое. Прищурившись, Мигель разбирает, что это какой-то музыкальный инструмент, на котором постоялец играет.

Мигель смотрит в море, сквозь черную спину и загадочный инструмент, смотрит на пыльный султан, поднявшийся высоко над Африкой, но вместо Африки видит пыль над деревенской дорогой, по которой только что пронесли гроб матери. В этой музыке шуршат похоронные барабаны, струится из дудочки-сопелки пастушья песенка, густо гудит горный ветер, тенором подпевает колодезная цепь. Мигель смаргивает, чувствуя, как одинокая песчинка утекает вместе со слезой. Постоялец шевелится и сплевывает на песок, перед тем, как снова приложить ко рту мундштук. Мигель тихонько поворачивается и уходит с пляжа.

В гостинице Мигель накрывает к завтраку. Свежая выпечка, яйца, ванночки с простым белым йогуртом, тонко нарезанные колбаса и сыр. На общем столе греется кофе, потеет бутылка молока, обложенная льдом. Убедившись, что все в порядке, Мигель уходит наверх, прибрать комнату гостя, пока он не вернулся с пляжа.

В комнате пусто и свежо. Кровать застелена, будто на ней никто не спал. Треугольный язычок на рулоне туалетной бумаги все так же кокетлив. В комнате пахнет апельсинами. Мигель снимает покрывало и стаскивает с кровати простыни. Внезапно раздается едва слышный шелест — Мигель видит, как из простыни на сероватый кафель высыпается красный песок — много песка — и он продолжает сыпаться, вытекать тонкой струйкой из белоснежных складок, пока Мигель стоит и потряхивает простыней.

В номер входит постоялец и песок иссякает. Простите, говорит Мигель, ничего, отвечает постоялец, я схожу за пылесосом, говорит Мигель, как вам угодно, отвечает постоялец. Мигель смотрит на чехол в белых руках гостя и ему кажется, что внутри все еще ворочается музыка, занесенная с пляжа.

Мигель выходит из комнаты с простыней в руках. Он несет ее в подвал, оставляя за собой струйку красного песка.

5.

День идет за днем, ночь за ночью. По утрам Мигель слушает музыку на пляже, а вечерами опускает ладони в ведерко с песком и прислушивается, не скрипнет ли кровать наверху, не спустят ли воду в унитазе, не откроют ли окно. Ничего не слышно. Только сыпется песок, только дует ветер.

В январе он, холодный пустынный ветер, дует непрерывно. Только к вечеру, на закате он умолкает и высокое красное небо становится еще краснее от падающего за горы солнца. Самолеты купаются в холодной красноте, беззвучно проплывая над «Эсмеральдой».

Мигель перестал спать вовсе. Утренняя музыка заменяет ему сновидения. Стоя на выскобленном пляжном настиле, переминаясь с одной усталой ноги на другую, он смотрит в море и видит что-то одному ему видимое, а высокий постоялец сидит спиной к нему, не втягивая костлявую шею в черный воротник, будто яростный морской ветер его не касается, и нажимает на клавиши, прижимает к невидимым губам мундштук, нажимает на педали и бросает свою музыку прямо в ветер.

Однажды утром пляж оказывается пуст. Постояльца нет. Только стоит его складной стульчик, а рядом с ним на песке — черный футляр. Проходит несколько минут.

Песок из ведерка высыпан. Музыки нет. Нерешительно делает Мигель шаг с настила в песок и идет к прибойной кромке.

Футляр приоткрыт. Внутри тускло поблескивает медь, отливают перламутром клавиши, краснеет полированное дерево. Мигель не очень музыкален, но инструмент, кажется, умеет играть сам. Мигель извлекает его бережно, садится на стульчик и, глядя прямо перед собой, прямо в далекий африканский берег начинает несмело играть.

6.

Проходит время. Мигель начал худеть. Он ничего не ест. Вместо еды он сидит у моря и играет, глядя сквозь воду в прожитое время. День за днем, отель за отелем, сезон за сезоном. Только к обеду, с сожалением оторвавшись от музыки, он уходит в «Эсмеральду». Навстречу ему шагает постоялец, они равняются у ворот «Ла Паломы». Оба они в черном, оба приподнимают черные шляпы, приветствуя друг друга.

Оба молчат.

Ветер сечет Мигеля быстрыми песчинками и Мигель стачивается, как деревянные планки пляжного настила.

Песка становится больше. Он скапливается в углах, он стекает с постели, когда Мигель опускает подрагивающие ноги на пол после бессонной ночи. Иногда ему кажется, что песок течет вместо воды из крана и действительно, вытирая раковину после вечернего мытья, он находит на дне песчинки. «Эсмеральду» засыпает песком, и он уже не в силах поддерживать чистоту в этих холодных комнатах.

В его предпоследний приезд Мигель спросил мать, почему у нее дома так грязно. В доме вместе с людьми жили куры. Под столом кормились объедками две собаки. На полу лежала земля, опилки и куриный помет. Она не поняла. Она ведь никогда не была на море. Она не была в гостиницах, не видела кондиционеров, не пробовала коктейля со льдом. А он ей и не предлагал. Разве тут грязно, спросила она. Мигель не ответил, но да, видит бог, там было грязно. Он ненавидел эту деревню почти так же сильно, как теперь ненавидит это море и этот приморский город.

В один из последних дней января Мигель понимает, что не может поднять ведро с песком — такое оно стало тяжелое, таким слабым стал он. Тогда он идет на пляж с пустыми руками. Его сухое тело покачивается от ветра, черный пиджак хлопает, как птичье крыло. Возле «Ла Паломы он останавливается, чтобы подержаться за решетку и передохнуть.

На этот раз он отправляется в день своего тридцатилетия.

Уже тогда у него не осталось никого, с кем бы он мог его отметить. Вдвоем с самим собой Мигель сидел над рюмкой джина в столовой для персонала, за угловым столиком, и заполнял квитанцию прачечной. Соленый ветер высекает из глаз слезы, под шепот музыки они падают в рюмку с джином, но тридцатилетний Мигель этого не замечает.

Если бы он мог оторваться от музыки, если бы он мог обернуться, Мигель увидел бы постояльца, его черное пальто, ведерко песка на выскобленном настиле. Но он не может обернуться и не оборачивается.

7.

В конце января Мигель доиграл свою прожитую жизнь до конца.

Оставив инструмент на пляже, Мигель заходит к Бернарду. Тот тревожится — полдень, так поздно Мигель в его кафе еще не появлялся. Все хорошо, спрашивает он, и Мигель вместо ответа просит рюмку джина и медленно пьет, вчитываясь в замусоленное расписание автобусов.

Потом он возвращается в «Эсмеральду» и, шаркая по давно неметеной лестнице поднимается наверх. Дверь в комнату постояльца открыта. Там, на узкой одноместной кровати лежит и сам постоялец, в ботинках, накрыв лицо шляпой. У него в ногах, тяжело продавливая матрац, покоится чехол с инструментом. Мигель пытается увидеть движение черной груди, услышать дыхание, но не может — глаза слипаются, в голове шумит море.

У себя Мигель, не раздеваясь, ложится в постель и тут же засыпает. Он спит два дня и две ночи, а проснувшись видит, что постоялец покинул пансион. Предварительно он, видимо, убрался.

Исчезли красные разводы на стенках «Эсмеральды». Кафельные плитки сверкают. Внизу накрыто к завтраку. В пустой и прибранной комнате постояльца свежо и пахнет арбузом. На кровати лежит горсть красного песка и инструмент в черном чехле.

Мигель глубоко вдыхает арбузную свежесть и понимает, что очень проголодался.

После завтрака он раздевается и входит в холодную чистую воду маленького бассейна. Он легонько отталкивается мысками от дна и запрокидывает голову. Там вверху, в красном рассветном небе, плывут самолеты.

8.

Джеймс Маклафлин, владелец «Эсмеральды», глядит в иллюминатор. Его самолет идет на посадку. Внизу тянутся ряды кирпичных крыш. Среди них — крыша «Эсмеральды». Самолет ложится на крыло и Маклафлин видит горы, видит ленту шоссе и ползущие по ней машины. Брикетик междугороднего автобуса белеет под горной громадой, как кусочек мела под классной доской.

Внутри автобуса едет человек в черном. Он прижимает к черному животу неуклюжий чехол со странной музыкой и глядит в окно. Автобус поднимается все выше. и человек видит море, а за ним — Африку, над которой поднимается новая буря. Эта буря принесет красный песок, думает он, и это его последняя мысль об этом городе и о море.

Автобус исчезает в тоннеле.

Конец